Сюжет романа «Чапаев и Пустота» достаточно нетривиален. Поэт Пётр Пустота волею судьбы попадает в распоряжение Василия Чапаева, который тихо и не торопясь подталкивает его к просветлению. На первом плане еще периодически возникает демиург Котовский, но до поры до времени мы на него вообще не обращаем внимания. Все основное действие сосредоточено на том, что вокруг Петра. А вокруг Петра две реальности. В одной из них он Петька, а в другой Петр Пустота. И в обеих реальностях война – в первой гражданская, во второй 90-е. В первой у нас Петька, которому мерещится, что он пациент психиатрической клиники в 1996 году, а во второй Петр Пустота, которому мерещится, что он Петька. Врач испытывает на нем новую методику лечения, а соседи по несчастью, которые при ближайшем рассмотрении кажутся здоровыми людьми, делятся своими чудными историями сумасшествия. Их имена и внешний вид чудесным образом пересекаются в обеих реальностях.
Сам Пелевин это комментирует тем, что реальность вещь зыбкая. А все произведение в целом, называет первым произведением в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте. И герою трудно с этим поспорить, когда он даже не знает, кем на самом деле является: Петром Пустотой или Петькой.
Первое впечатление: интересно преподнесенная фантастика с закваской на реальной исторической личности и событиях. Поначалу отклонения от сюжета, такие как встреча Марии со Шварценеггером, раздражают, однако постепенно читатель втягивается и начинает видеть не только вставные новеллы о братках и самураях, но и благодаря им начинают в полной мере раскрываться некоторые аспекты восточной философии и мифологии, которых в романе хватает. Взять хотя бы то, как Пустота видит гражданскую войну. С первого взгляда всё правильно, однако, с другой точки зрения, Юнгерн и Чапаев являются не совсем нормальными людьми – они руководствуясь восточной мифологией и восточными концепциями, настолько распознали суть бытия, что оно перестало для них существовать. Один этот факт уже может многое сказать о неоднозначности произведения.
Задумываясь, какой из его кошмаров на самом деле лишь кошмарный сон, Петр не в силах определиться, поскольку эти две реальности настолько детализированы, что не могут быть бредом душевнобольного. И чем больше страниц переворачивает читатель, тем ощутимее всплывают мысли о бытие, от которых трудно отвертеться.
Термин «алхимический брак», встречающийся в двух главах притягивает к себе взгляд, и обращает внимание на некоторые особенности романа «Чапаев и Пустота», на которые как раз и упирает автор. У него нет однозначного ответа, по какому пути двигаться России, он заставляет читателя задуматься об этом самому. Оба пути он показывает с худшей стороны (описание Западной «прогулки» Марии со Шварценеггером, и Сердюк с его устройством на «Восточную» работу). После этого догадка героя в конце книги, что реальность (наша с вами реальность) создана Котовским, кажется вполне нормальной и обоснованной.
Однако, если посмотреть на роман в более широком смысле, то автор пытается поднять такие глобальные вопросы, как определение-осознание собственного «Я» и является ли оно чем-то большим, нежели суммой накопленного опыта, памяти и несколькими десятками привычек. Также автор пытается дать ответ, а точнее подтолкнуть читателя к самоответу на вопрос, что же такое реальность?
Отсюда вытекает одна из замечательнейших сторон автора – он не пытается учить жизни. Он вполне способен заставить месяцами задумываться над своими произведениями, приходить, вроде бы самостоятельно, к каким-либо выводам, но сам при этом не метит в учителя. Не забрасывает читателя страницами нравоучений и прописных истин.
Диалоги Петра с Анной, Котовского с Пустотой, Тимура Тимуровича с пациентами, Чапаева с Петькой об окружающей реальности наделены глубочайшим смыслом или же являются бредом душевнобольных… Об этом уже судить читателю.
А вообще произведение «Чапаев и Пустота» невозможно воспринимать однобоко: ни серьезно, ни как легкое чтиво. Это нечто намного большее, всерьез заставляющее поразмыслить о различных сторонах жизни.
